Эвакуация моей семьи в первые дни Великой Отечественной войны, вероятно, мало чем отличалась от эвакуационных историй большинства советских семей. Поскольку мне еще не было четырех лет, когда началась война, мои знания о нашей эвакуации основаны на воспоминаниях родителей и моих собственных. В то время мой папа был профессиональным военным и служил в воинской части, расквартированной в Западной Беларуси, почти на границе с Польшей, где жила наша семья. Рано утром в воскресенье, 22 июня 1941 года, мама поехала за костюмом в Минск, где его шили, а меня оставила с девятнадцатилетней сестрой, которая приехала к нам в гости. Воинская часть моего отца была мобилизована, но отец успел забежать домой и сообщить, что пришлет машину, которая отвезет нашу семью в Минск. Он попросил мою тетю собрать все необходимое. Конечно, она была так напугана и растеряна, что взяла только кофемолку, мою куклу и плюшевку (куртку). Последняя вещь потом очень пригодилась.
Всех военнослужащих погрузили в кузов грузовика и повезли в Минск. По дороге мы попали под авиабомбежку, и тетя накрыла мою голову плюшевкой. Когда машина подпрыгивала на выбоинах и ямах, образовавшихся от бомб, плюшевка сползала с моей головы. Даже сейчас я помню эти столбы земли и огня, которые пзлетавшие к небу. Это было очень страшно. Наш водитель чудом смог довезти нас до минского вокзала, где проводилась эвакуация семей военных. Несколько раз люди пытались уговорить мою маму уехать, но она не соглашалась, потому что ждала нас. Мы приехали прямо перед тем, как нас отправили на последнем поезде. И даже сейчас я все еще вижу в своих воспоминаниях страшно седую женщину с запавшими глазами и заплаканным почерневшим лицом, которая протягивает ко мне руки и кричит: "Доченька моя, моя доченька!". Все говорили мне, что это - моя мама, а я плакала и пыталась забиться в дальний угол вагона.
Другой случай, который я помню, также произошел на железнодорожной станции. Каждый раз, когда поезд останавливался на станции, люди выходили из товарного вагона за кипятком. На одной из таких остановок моя тетя пошла за водой, но когда внезапно начался воздушный налет, поезд быстро ушел. Тетя не успела вернуться, и казалось, что мы потеряли ее навсегда. Мама искала ее на каждой последующей станции. На одной станции мы сидели на корточках у открытой двери товарного вагона, плакали и искали тетю. Вдруг она появилась и побежала к нашему товарному вагону. Ее лицо было черным, а в руках она несла чайник, наполненный кипятком. Оказалось, что ее подвез машинист паровоза.
Мы приехали в колхоз "Первое мая" Чкаловской области Курманаевского района. Там мы прожили с конца июня 1942 года по апрель 1944 года. Жили, как все. Мама работала на ферме, а тетю призвали в армию, где она прослужила до 1945 года.
В 1944 году люди пухли от голода, и многие умерли. И снова в моей памяти всплывают воспоминания о белой занавеске, которая закрывала полку на стене. В лучшие времена мама хранила на этой полке свой домашний хлеб. Мне очень хотелось есть, поэтому я умоляла маму посмотреть и проверить, не осталось ли на той полке хоть крошки хлеба.
Не знаю, как мама узнала об освобождении Мозыря (Гомельская область) от немцев, но после этого она отправила туда письмо. Нам позвонили, и в апреле 1944 года мы переехали туда. Немцы были где-то совсем близко, каждую ночь мы переживали воздушные налеты. Мы прятались в окопах, которые были вырыты возле нашего дома, а утром находили нити разноцветных пластмассовых бусин. Я не помню, что это было, но немцы сбрасывали что-то с самолетов.
Мой отец воевал на протяжении всей войны на разных участках фронта. Он был ранен, но, к счастью, выжил и остался в армии. Он служил в Минске, Вильнюсе, Смоленске, а последним местом его службы стал Иркутск. Наша семья следовала за моим отцом везде, куда бы он ни поехал. Вскоре после смерти Сталина в 1953 году в армии начали увольнять евреев. Моего отца тоже уволили, но он не получил ни выходного пособия, ни пенсии, потому что ему не хватило стажа (три месяца до полных двадцати пяти лет). Мой отец и мать написали письмо [Лаврентию] Берии, [Николаю] Булганину и [Георгию] Маленкову. У нас не было сбережений, и мы не могли вернуться в Белоруссию, где семья жила до войны и где жили еще несколько оставшихся в живых родственников, переживших войну и Холокост.
Холокост коснулся и нашей семьи. В результате отец получил выходное пособие, и мы смогли переехать в Минск, где семья столкнулась с различными жизненными трудностями с жильем и работой. Отец почти двадцать пять лет был профессиональным военным, и, естественно, никакой гражданской профессии у него не было. Я думаю, что все мы помним, что это были за годы. В 1959 году отец, после неоднократных обращений в Министерство обороны, наконец-то получил частичную пенсию. Но это уже другая история выживания моей семьи.
Автор: София Рудерман, Неуслышанное, но не забытое: Том I, 2017
