История о любимой украинской бабушке, праведной в своих поступках, которая так и не была официально так и не получила официального признания за то, что рисковала своей жизнью ради спасения еврейского народа.
Я родился 25 января 1936 года в Харькове, Украина. Мой отец, Николай Иванович Кухтин, работал на заводе электроприборов. Моя мать, Мария Николаевна Чередниченко, работала на парфюмерной фабрике. Моя бабушка, Мария Антоновна Чередниченко, тоже жила с нами. Я очень любила ее и в детстве, и в зрелом возрасте. Я часто вспоминаю ее и сегодня. Друзья, соседи и другие знакомые уважали бабушку за ее доброту, оптимизм и мудрость. Они часто приходили к ней за советом или поделиться новостями. После того, как мы пережили немецкую оккупацию, характер бабушки не изменился, но она стала менее жизнерадостной, а ее волосы поседели. Но я расскажу обо всем по порядку.
Мы жили недалеко от центра города, на Знаменской улице, дом № 2, в большой трехкомнатной коммунальной квартире с общей кухней, ванной и другими "коммунальными удобствами". 21 июля 1941 года мой отец решил пойти на войну добровольцем. О его судьбе мы ничего не знали до февраля 1947 года, когда получили письмо, в котором сообщалось, что он пропал без вести в октябре 1943 года "...в бою за нашу социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив героизм и мужество".
Завод, где работала моя мама, был быстро эвакуирован осенью 1941 года. Моя мама, которая была "заведующей делами", осталась и руководила погрузкой оборудования и документов в вагоны поезда. Однако когда подошла наша очередь садиться в поезд, было уже слишком поздно. Немецкие войска оккупировали Харьков в 1941 году. Наша квартира тоже была "оккупирована". Мы нашли приют в полуразрушенном доме на той же улице. Стены были покрыты трещинами, крыша протекала. Мама, прикрывая голову и лицо платком, чтобы казаться старше и хрупче, ходила в ближайшие деревни, чтобы обменять нашу одежду на еду. Часто она возвращалась домой ни с чем, но иногда приносила щепотку пшеницы, несколько яиц, головку капусты и т. д.
В начале 1942 года, после массовых расстрелов в Дробицком Яру, начались облавы. Выходить из дома было опасно и страшно. Куда бы мы ни посмотрели, везде были трупы людей, расстрелянных расстрельными командами, и тела, повешенные на деревьях. Оккупанты хватали всех, кто шел по улице, и заталкивали в вагоны, которые затем наполняли газом. Газ душил и убивал всех, кто находился внутри. Трупы вывозили за город и выбрасывали в лесу. Местные жители прозвали эти машины "уничтожителями душ". Однажды нас с бабушкой схватили. Немцы затолкали нас в машину, которая уже была полна людей, но машина заглохла, потому что они все еще ждали, чтобы заполнить "еще два места". Мы ждали, и вдруг бабушка взмолилась: "Дайте ребенку хотя бы в туалет сходить перед смертью!". Как вы знаете, дети часто очень быстро схватывают иностранный язык, и я перевел бабушкины слова на немецкий. Немецкий солдат удивился и велел нам идти во двор. Если мы не вернемся через пять минут, предупредил он, то он нас расстреляет. Мы побежали, не оглядываясь. Позади нас еще несколько человек смогли покинуть эту страшную машину.
Должен сказать, однако, что среди оккупационных немецких солдат были разные люди. Я помню одного из них - высокого, красивого рыжего парня, который прожил в нашей квартире не больше недели. Он научил меня играть на губной гармошке. Он сказал, что не хотел воевать, но это был приказ, и у него не было выбора. Потом он куда-то исчез, и больше я его не видел.
Надежда Коробова, Никогда не слышала, никогда не забуду: Том II, 2022
